Марача В.Г., к.ф.н.
Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ,
г. Москва, Россия
Проблема перехода к экономике знаний не решается «в лоб», набором стандартных экономических, управленческих, политических и т.п. мер. Для ее успешного решения необходимо осознание невозможности межкультурного переноса готовых инфраструктурных решений и институтов, изменение онтологических представлений о понятии «ресурс», а также переход к стратегическому планированию, основанному на подлинно философской мудрости, позволяющей создать адекватный образ будущего.
The problem of transition to the knowledge-based economy can't be solved directly as a set of standard economic, administrative, political, etc. measures. For its successful settling it is necessary to recognize the impossibility of intercultural transfer of ready infrastructural solutions and institutes, to change ontologic representations about the "resource" concept, and also to turn to strategic planning based on the true philosophical wisdom, allowing to create an adequate vision of the future.
Финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. наглядно показал слабые стороны нашей экономики и необходимость инновационного прорыва, на что неоднократно указывали в своих выступлениях Президент России и другие руководители высокого ранга. Стратегическая задача перехода страны на инновационный путь развития закреплена в ряде основополагающих правительственных документов. Тема не менее ситуацию с инновациями в стране большинство экспертов оценивает весьма критически. Доля России на мировом на рынке высокотехнологичной продукции не соответствует высоким инновационным амбициям нашей страны, экономика которой по-прежнему остается преимущественно сырьевой. При этом какая-либо заметная положительная динамика отсутствует.
В то же время мы имеем дело с ситуацией, которую проходили многие страны мира и которая просто требует адекватных политических и управленческих решений. Анализ успешного опыта других стран свидетельствует о том, что для перехода на инновационный путь развития необходимо формирование инновационной инфраструктуры, создание «национальной инновационной системы», институтов развития и т.д. – словом, реализация довольно стандартного комплекса мер.
Однако практика социальных трансформаций как в постсоциалистических, так и в развивающихся странах показывает, что перенос готовых инфраструктурных решений и, тем более, институтов невозможен. Можно достаточно успешно перенести набор отдельных «кубиков»: построить технопарки и бизнес-инкубаторы, создать особые экономические зоны, венчурные фонды и центры трансфера технологий – однако это лишь необходимое, но не достаточное условие для складывания «паззла» национальной инновационной системы и формирования среды, благоприятной для появления перспективных стартапов и превращения их в бизнесы, привлекательные для инвестиций.
Инфраструктурные элементы подобной среды должны не только поддерживать необходимые технологические процессы, но и обеспечивать осуществление взаимодействий участников инновационной деятельности в соответствии с определенными «правилами игры» и ценностями, характерными именно для инновационной экономики. Иными словами, инновационная инфраструктура, если ее понимать не как совокупность материальных объектов и технологий, а функционально – как то, что обеспечивает реализацию инновационной деятельности, включая взаимодействие ее участников, – имеет институциональную природу. А перенос любого института (не говоря уже о более сложных образованиях типа национальной инновационной системы) упирается в вопрос о «духовных опорах», определяющих их приемлемость с точки зрения культуры данного народа [1]. Только при этом условии мы получим адекватную ценностную интерпретацию соответствующих «правил игры».
В противном случае возникнет ситуация, аналогичная культурному и ценностному отрицанию переносимых на нашу почву западных правовых институтов. Эта ситуация получила даже специальное название: «правовой нигилизм». С подобной проблемой столкнулись уже средневековые юристы – глоссаторы, осуществлявшие рецепцию римского права. Поскольку культура Болоньи XII века существенно отличалась от культуры Древнего Рима, прямое заимствование Кодекса Юстиниана или отдельных институтов римского права было невозможно.
Выход был найден в построении юриспруденции как науки: римское право исследовали, выделяя в нем юридические понятия, принципы и конструкции, схемы устройства норм и институтов, а также схемы соединения их в более крупные блоки. При этом сами нормы и институты, которые создавались в Болонье, были не римскими, а оригинальными. Таким образом, материалом для заимствования были не элементы римского права, а результаты его исследований. Римское право так и осталось «мертвым», но построенная на его основе юридическая наука дала те «строительные леса», которые позволили возвести здания «живых» национальных правовых систем многих стран континентальной Европы [2].
Но вернемся к вопросу о переходе России на инновационный путь развития. С экономической точки зрения это ни что иное, как переход от сырьевой экономики к «экономике знаний». В языке ресурсов это означает смену «главного ресурса»: вместо природных, производственных и финансовых ресурсов таковым должны стать знания.
Почему мы вынуждены обсуждать этот вопрос как социогуманитарную и философскую проблему? Потому, что в данной ситуации ответ на вполне практические вопросы политики и управления начинает затрагивать онтологические допущения – то есть то, что в «обычных» ситуациях считается очевидностью. Ярким примером постановки под сомнение привычных очевидностей является вышеописанная невозможность межкультурного переноса инфраструктурных решений и институтов. Другой значимый пример – происходящая в современном обществе смена онтологических допущений о понятии «ресурс» [3].
Что мы обычно понимаем под «ресурсами»? Нефть, газ, полезные ископаемые, землю – «природные ресурсы». Деньги, капитал – «финансовые ресурсы». Промышленные мощности, технологии – «производственные ресурсы». Труд, экономически активное население, квалификацию – «человеческие ресурсы». Квалификация в число ресурсов попала сравнительно недавно – хотя сейчас это тоже «очевидность». В последние десятилетия стало «очевидностью» и то, что власть и влияние – это «административный ресурс».
Но, несмотря на постоянные сдвижки «субстанционального» содержания, функциональное содержание понятия «ресурс» вроде бы осталось неизменным. Ресурс – это то, что позволяет его владельцу (или пользователю) нечто сделать: реализовать проект, опередить конкурента, повлиять на партнера и т.п. С этой точки зрения ресурсом может быть географическое положение или, например, привлекательная внешность. При этом функциональное содержание понятия «ресурс» существенно зависит от контекста.
Так, в рамках концепции информационного общества (элементом которого является и «экономика знаний») значимым ресурсом является «символический капитал» [4]. Симпатичная девушка, ведущая популярную телепередачу для домохозяек, в информационном обществе становится «телезвездой», обладающей такими ресурсами, как «популярность» и «узнаваемость», – причем в гораздо большей степени, чем, например, великая театральная актриса (если, конечно, последняя не снимается в сериалах). Этот ресурс конвертируется в высокие гонорары, дорогие подарки поклонников и т.д. Но стоит выехать за пределы больших городов – концентраторов информационных потоков – и функциональная значимость символического капитала начнет убывать, а в где-нибудь в тайге у лесника, где нет телевидения, и вовсе упадет до нуля.
Итак, мы переходим к экономике, «главным ресурсом» которой являются знания. Но что это значит: знания-как-ресурс? Используем функциональное определение: ресурс – это то, что позволяет нечто сделать. Есть философская подсказка Ф. Бэкона: «Знание – сила». То есть речь идет не о всяком, а о практическом знании. Подобный тип знания был впервые проанализирован Аристотелем и назван им «фронезис» – в оппозицию теоретическому знанию, получаемому в результате доказательств, – «эпистеме» [5]. Греческое слово «фронезис» римляне перевели как prudentia (рассудительность), откуда произошло jurisprudentia (юриспруденция).
Практическое знание в современном понимании – это результат соединения технического и методического знания, указывающего на то, что и как нужно делать для решения практической задачи, и социогуманитарного знания, говорящего о социокультурном контексте предпринимаемых действий и об истоках наших собственных или чужих целей и средств [6].
«Практичность» знания, выступающая как его функциональное качество – способность становиться ресурсом – зависит не от содержания знания, а от контекста. Отечественный ученый, занимающийся какой-то совершенно «бесполезной» и не востребованной в наших условиях областью знания, попадая на Запад (а в последние годы – и в такие страны, как Мексика, Южная Корея и т.п.), имеет шанс стать очень нужным и уважаемым человеком. Ситуация напоминает описанную ранее метаморфозу символического капитала теледивы, только наоборот. Иными словами, получается, что у нас, как при перемещении из «центров цивилизации» в тайгу, функциональная значимость одних ресурсов падает, зато другие по-прежнему в цене. И даже механизм перераспределения не срабатывает: когда по-настоящему ценится нефть, даже сверхдоходы вкладываются в нее же – при этом инвестировать в знание никто не хочет (эффект «нефтяной иглы», получивший в макроэкономике название «голландской болезни»).
Несмотря на все перестройки и кризисы, Россия остается страной с высоким научным и технологическим потенциалом. Но как же «перенести контекст», чтобы наши знания и инновационные «заделы» обрели функциональную значимость и могли конвертироваться в инвестиции и другие необходимые нам ресурсы? Об этом есть много умных рассуждений и два десятилетия не слишком удачного опыта. Из рассуждений наиболее интересными представляются понятия «инновационная бизнес-среда», «институты развития» и «национальная инновационная система». Из опыта же ясно одно: «перенос контекста» путем копирования невозможен (см. вышеприведенный пример с правовыми системами). С другой стороны, и ждать, пока «свое, доморощенное» вырастет само, тоже никак нельзя. Опыт свидетельствует, что в большинстве стран (а если присмотреться внимательнее, то нигде) естественным путем экономика знаний не вырастает.
Выход из этой ситуации состоит в предположении, что инновационный прорыв требует трансценденции, то есть выхода за пределы нашего наличного бытия, за границы привычного опыта. Подобная ситуация, когда нужно помыслить то, чего еще нет, и что даже не имеет прототипа, а дано только через понятие, предполагает именно философский разговор. Именно так – через понятия, принципы и конструкции, схемы и т.д. – глоссаторам, осуществлявшим рецепцию римского права, было дано то, что позже стало «Западной традицией права», на которой основываются национальные правовые системы стран континентальной Европы (см. выше об использовании юридической науки в качестве «строительных лесов» для создания нового права).
В управленческом плане оппозиции наличного бытия и трансценденции соответствует различение тактического и стратегического планирования. В первом случае (это, как правило, кратко- и среднесрочное планирование) мы можем как бы продолжать тенденции существующей ситуации, пытаясь что-то подправить или улучшить за счет принятия грамотных организационно-управленческих решений. Второй случай – это по преимуществу долгосрочное планирование, которое требует принципиального «заброса» нашего понимания и размышления вперед и вырабатывания такого образа будущего (vision), которого еще нет в существующей ситуации и в нашем личном опыте.
При среднесрочном планировании в число приоритетных для государства попадают прежде всего те виды экономической деятельности, которые дают наибольший вклад в ВВП, в доходы бюджета и в занятость. И при переходе к стратегическому планированию руководителю нужна подлинно философская мудрость, которая позволит ему провидеть, что потенциал сегодняшних лидеров, образующих каркас экономики, в какой-то момент будет исчерпан. Возможно, этот момент настанет нескоро, через десять или двадцать лет, когда у данного руководителя уже истечет срок полномочий. Но если этот момент находится в горизонте планирования, и если это действительно мудрый руководитель, думающий о благе своей страны, он должен озаботиться этим уже сейчас, поддерживая инновационные «точки роста». В этой близости стратегирования и трансценденции – суть китайской аналогии между «внешней» мудростью правителя (как стратега) и «внутренней» мудростью философа [3].
Литература
- Марача В.Г., Матюхин А.А. Президентская власть в политико-правовом пространстве Российской государственности // Политика и политология: актуальный ракурс / Под общ. ред. И.А. Батаниной, М.Ю. Мизулина. – Москва-Тула: Изд-во ТулГУ, 2005. С. 116–117. – http://www.fondgp.ru/lib/mmk/43. См. также библиографию в данной работе.
- Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994. C. 124–164; Аннерс Э. История европейского права. – М.: Наука, 1994. С. 158–168.
- Марача В.Г. Консалтинг как институциональный механизм развития и сфера практического знания об организации // Философия управления: проблемы и стратегии / Ред. проф. В.М. Розин. М.: ИФ РАН, 2010. С. 217–240. – http://www.ngpc.ru/file_db/Article_Path_52.doc.
- Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть / Начала. – М.: Socio-Logos, 1994; Он же. Формы капитала // Экономическая социология. Ноябрь 2002. Т. 3. № 5.
- Аристотель. Никомахова этика / Соч.: В 4 т. – М.: Мысль, 1984. Т. 4.
- Марача В.Г. Гуманитарно-практическое знание: рефлексивные аспекты // Рефлексивные процессы и управление. Тезисы V Международного симпозиума (Москва, 11–13 октября 2005 г.) / Под редакцией В.Е.Лепского. – М.: Издательство «Когито-Центр», 2005. – http://www.fondgp.ru/lib/mmk/39.
